Я, распахнув глаза и потеряв дар речи, молча смотрела на него, не совсем понимая, за что он меня ударил. Щеку жгло и я явственно чувствовала, что она опухает.
— Ты не поняла, — его рев прогремел на всю заправку и на нас начали оборачиваться люди, занимающиеся своими машинами.
— Поняла, — я сглотнула и укусила себя за щеку, чтобы не расплакаться.
Он захлопнул дверь и пошел расплачиваться на кассу, а я…сидела и осознавала, что мне придется намного труднее, чем я вообще могла представить.
Вот так и дальше продолжилось наше путешествие, молча. Внутри машины просто осязаемо висели его раздражение и презрение и моя тихая ненависть. К вечеру третьего дня мы, наконец, добрались до места. Все, что я смогла разобрать в надвигающихся сумерках, напоминало мне все те же городки, по которым таскала меня мама. Небольшие дома по обеим сторонам дороги, промелькнула и скрылась за поворотом реклама при входе в магазинчик. Маленькая площадь, со стоящим на ней двухэтажным серым зданием (явно какая‑то либо мэрия, либо здание Городского Совета), и неработающим фонтаном в центре площади. Еще несколько поворотов и машина тормознула около довольно вместительного двухэтажного дома с покатой крышей, на которой угадывалось маленькое окошко на чердаке, резным крыльцом, похожим на небольшую террасу и большими стеклянными дверьми. Около входа был разбит цветник и в воздухе удушающе пахло левкоями.
Пока Дэс вытаскивал мои вещи из багажника, я стояла возле машины и осматривалась, мда… все тоже, все те же. Мне здесь не нравилось, хотя я отдавала отчет, что не нравится просто потому, что я вообще не хочу здесь быть. Но тут мое неприятие происходящего получило очередную подпитку. На крыльцо, вытирая руки об передник, вышла пожилая женщина, довольно высокая, с черными, как смоль, волосами, такими же узкими, как у Дэса, глазами и с абсолютно таким же выражением лица, угрюмым и раздраженным.
— Дэс, сынок, приехал? Как добрался, все хорошо? — ее голос был низким и рычащим.
— Да, мама, все нормально, вот… привез. — Он кивнул в мою сторону и снова занялся вещами.
Женщина молча скривилась и, окинув меня внимательным взглядом, заявила:
— Вылитая мамаша. Не понимаю, зачем ты приволок ее отродье. Видно же, что не нашей крови.
— Мама! — Грозный рык — и отец потащил чемодан в дом. Бабушка, а это была она, поджала губы в ответ на окрик отца и мотнула мне головой:
— Твоя комната на втором этаже. Ужинать будем через полчаса, не заставляй себя ждать…
Повернулась и скрылась в темноте дома.
Комната, которую выделили мне, была самой дальней по коридору, квадратной, с большим окном, которое выходило на задний двор. Вплотную к дому росло огромное дерево и очень удачно прикрывало ветками мое окно. Немного усилий и можно, выбравшись из окна на толстый сук дерева, незаметно покинуть дом.
В самой комнате не было ничего лишнего. Стол возле окна, довольно старый шкаф, с огромным зеркалом на одной створке дверей, кровать, застеленная лоскутным покрывалом, небольшая тумбочка у изголовья. Все. Нет, никто меня в подвал запихивать не собирался, но и баловать меня какими‑то излишествами тоже. Но это меня уже не трогало. То, как меня приветствовала бабушка, ясно дало мне понять, что здесь меня никто не ждал и ни на какие нормальные отношения рассчитывать не приходится.
Разложила свои немногочисленные вещи, замерла напротив зеркала. В нем отражалась самая обыкновенная девочка. Чуть вытянутое лицо с белесыми бровями и ресницами, большие светло — серые глаза, тонкий нос, чуть тонковатые губы бледно — розового оттенка. Худая, угловатая, как все подростки, с длинными мосластыми ногами, никаких форм, ни груди, ни попы у меня не было. Единственное мое украшение — это густые, длинные, прямые, абсолютно белые волосы до талии, которые я убирала в пучок. Никто, кроме мамы, не знал, что если их обрезать коротко, они начинали завиваться в кудряшки. Но я терпеть не могла своего кудрявого вида и потому, отрастив волосы, никогда не стригла их. Бледная мышь, собственно, так коротко можно было обрисовать мой облик.
Хотя Ирен всячески старалась убедить меня, что, когда я окончательно вырасту, у меня будет шикарная фигура и мне страшно повезло, потому что, как она горячо доказывала, мое лицо — это чистый лист бумаги, на котором, при должном умении, можно нарисовать что угодно. От женщины — вамп, до ангела. Я отмахивалась от нее, но, не желая расстраивать, все же научилась пользоваться косметикой практически как профессиональный визажист, а потом просто не стала ею пользоваться.
Откуда они взяли, что я вылитая мама? Не знаю. Мама была красавицей, небольшого роста, с потрясающей фигурой, большими, зелеными глазами, яркой шатенкой. Я скорее была похожа на бабушку с маминой стороны и лицом, и волосами. Видимо, ненависть к маме перешла и ко мне.
Оторвавшись от зеркала и убедившись, что у меня до ужина есть еще немного времени, я занялась важным. Поставила на свой ноут пароль, пытаясь хоть как‑то обезопасить от контроля отца свою переписку, вытащила из кроссовки деньги, которые Ирен сунула мне перед отъездом. Их было не так много, но на билет до городка, где жили родители Ирен, хватило бы.
— Это на всякий случай, Кэт, а вдруг тебе придется срочно бежать? А Дэс не будет давать тебе никаких денег? Ты смело можешь ехать к моим. Я предупрежу их, что ты можешь появиться, даже если ты не успеешь написать мне. Адрес запомни накрепко, никуда его не записывай. Приедешь к ним и я тебя спрячу, — как наяву услышала ее голос.